Александр Переверзин и Ольга Нечаева:
«Чтобы понимать Новикова, нужно быть читателем подготовленным»
В издательстве «Воймега» вышло полное собрание стихотворений и эссеистики Дениса Новикова (1967 – 2004) «Река-облака», которое любители поэзии ждали на протяжении нескольких лет. Статус Новикова в современном литературном процессе представляется безусловным, однако именно такого издания – вслед за «Визой», вышедшей в той же «Воймеге» в 2007-м, – как бы окончательно канонизирующего поэта в качестве современного классика, не хватало. Академическую полновесность новому собранию сочинений придают обширные комментарии к стихам, составленные Ольгой Нечаевой; кроме того, впервые под одной обложкой публикуются эссе Новикова, прочитанные им на Радио «Свобода». Книга ещё до выхода стала заметным событием в поэтическом пространстве, как можно судить по ажиотажу в соцсетях. Критика также не осталась в стороне, на удивление оперативно отреагировав на выход издания: «Посмертная слава пришла к нему стихийно, благодаря любви читателей, и сегодня в ней никто не сомневается. Критика едва спохватилась, а поэт уже вошёл в канон отечественной литературы. Такое бывает, и издание «Воймеги» – лучшее тому подтверждение», – пишет Филипп Николаев в рецензии в 6-м номере «Нового мира». «Этот благородный, титанический труд издателя Александра Переверзина и составителей Ольги Нечаевой и Феликса Чечика помимо возможности внимательного прочтения поэта открывает ещё одну соблазнительную возможность, возможный соблазн: читать книгу как летопись, а её автора – как поэта социального, даже политического…», – замечает Евгения Риц в рецензии, опубликованной в том же номере НМ. О трудностях работы над книгой и перспективах издания с Александром Переверзиным и Ольгой Нечаевой побеседовал Борис Кутенков.
Ольга Нечаева родилась в Москве в 1971 году. Окончила Литературный институт имени А. М. Горького. В 1989 году вместе с Натальей Перовой основала альманах «Алконостъ», с 1993 года – его главный редактор и руководитель одноимённого творческого объединения. Десять лет была соруководителем семинара поэзии в Литинституте. Автор книги стихов «Птичье молоко» (2004).
Александр Переверзин родился в 1974 году в городе Рошаль Московской области. Окончил сценарный факультет ВГИК, учился в Литературном институте. Стихи опубликованы в журналах «Арион», «Новый мир», «Октябрь», «Новый берег», «Современная поэзия», альманахах «День поэзии» и других изданиях. Лауреат нескольких поэтических премий. Член редколлегии альманаха «Алконостъ». Главный редактор издательства «Воймега». Живёт в подмосковных Люберцах.
Борис Кутенков: Ольга, Александр, мои поздравления с книгой. Работа над ней продолжалась несколько лет, многие уже не верили, что издание выйдет. Что было самым сложным в работе? Какими – основные препятствия?
Александр Переверзин: Прежде всего я хочу поблагодарить Юлиану Новикову, которая очень много сделала для этой книги, в частности предоставила архивы и была нашим главным консультантом, и Феликса Чечика. Помимо составления, Феликс связывался с людьми, которые хорошо знали Дениса, могли что-то вспомнить, пояснить. Без Юлианы и Феликса книга просто бы не состоялась.
Книга задумывалась ещё лет пять назад, но у каждого из имеющих к ней прямое отношение имелся свой взгляд на то, какой она должна быть. В итоге мы пришли к тому, что получилось. Это было непросто. Одних только предисловий было четыре, а ещё мы рассматривали двух-трёх поэтов, которые могли бы написать вступительную статью к книге. В итоге остановились на предисловии Константина Кравцова, который много о Новикове писал. Ну и ещё много разных обстоятельств организационного характера…
Ольга Нечаева: Для меня самым большим препятствием оказалось то, что в начале июля прошлого года умер Сергей Труханов – наш художник, человек, который оформил все книжки издательства «Воймега» и, в общем, создал для него лицо, а также музыкант и автор прекрасных песен, в том числе и на стихи Новикова. Это было очень большим ударом. Мы планировали, что книга выйдет осенью, в результате она задержалась больше чем на полгода.
А в целом – да, книга действительно делалась довольно долго. Точней, первоначальные планы так и оставались не вполне определёнными планами, а мы не вполне представляли себе, какой же эта книга должна быть. И только когда к нам попали архивные материалы, когда обнаружились (очень немногочисленные) черновики и варианты, когда у Михаила Володина нашлись стихи, не вошедшие в «Самопал», когда выяснилось, что текстам нужны примечания – тогда наконец нам всё стало ясно, а это было чуть более года назад.
Б. К.: На презентации Ольга сказала, что к идее снабдить книгу подробными текстовыми примечаниями её подвинуло незнание молодым поколением хрестоматийных цитат… На какую целевую аудиторию больше рассчитано издание – филологов или то самое «поколение невежд», которое через время не будет опознавать (или уже не опознаёт) очевидное в стихах Новикова?
А. П.: Это книга для всех, кто интересуется поэзией и современной поэзией. Другое дело, что у неё небольшой тираж. Пятьсот экземпляров – мало для такой книги, поэтому она попадёт в основном к поэтам, критикам, людям, лично знавшим Новикова. Надеюсь, у нас появится спонсор и мы сможем допечатать тираж. А вообще мы ориентировались на академическое издание, вся структура книги – полное собрание стихов, эссе, хронологический принцип, примечания, биографический очерк и т.д. – говорят об этом.
О. Н.: Как пишут в книжках – для широкого круга читателей. Разумеется, я понимаю, что читателями прежде всего будут те же люди, из которых и состоит современная поэзия (и которым и правда и так всё понятно), но, я полагаю, всякий составитель собраний сочинений, всякий издатель всё же таит надежду, что круг читателей расширится. К тому же приметы времени слишком быстро забываются – а у Новикова их очень много. Как и много интертекста, и тут, я подозреваю, мы нашли далеко не всё. Поэтому примечания я писала ещё и для того, чтобы сделать, так скажем, первый шаг, может быть, с какой-то надеждой, что эта моя работа подтолкнёт и других к тому же. Потому как Новиков заслуживает самого серьёзного подхода, и оставлять его без комментария просто неправильно.
Б. К.: Не все стихи, однако, снабжены примечаниями… Есть ли тексты, до которых не удалось «дотянуться»? Причина – в их неразложимости или в невозможности докопаться до филологической базы?
О. Н.: Да уж наверняка дотянулись не до всего. Хотя это странный вопрос, на него нельзя ответить однозначно. Везде по-разному, до чего-то и впрямь не удалось докопаться, где-то, может быть, мне не хватило уверенности что-либо утверждать, ну и так далее… И, наверное, времени всё-таки не хватило, хотя книга делалась так долго. Но я повторю: мне видятся эти примечания как некий первый шаг и хотелось бы, чтобы в этом направлении были и другие работы.
А. П.: У нас изначально не было задачи построчно прокомментировать Новикова или сделать это так, как например, Гаспаров комментировал Мандельштама. Главным для нас была текстология. Здесь нужно сказать огромное спасибо Ольге. Это самое трудное, и вряд ли кто-то в обозримом будущем стал бы заниматься поиском и систематизацией того, где и когда новиковские тексты были опубликованы. А собственно по стихам другие комментарии возможны; как было сказано Ольгой – это только первый шаг.
Б. К.: Личным потрясением для меня как читателя стали даты под хорошо знакомыми стихами. Поэзия Новикова, когда воспринимаешь её не в «совокупности», а в целостной периодичности, воспринимается по-иному – удивляя в том числе и ранней зрелостью. В стихотворении «Школьник» (1989, поэту 22 года) отражён весь жизненный путь человека, глядящего на себя словно бы с сорокалетней возрастной дистанции… Каким видится новиковский путь в его периодизации вам, проследившим его от первых до последних шагов?
А. П.: Евтушенко в антологии «Поэзия XX века» замечает, что у Новикова не было периода взросления, Сергей Гандлевский вспоминает, что впервые услышал о Денисе Новикове, когда тому было 14 лет. Новиков пришёл в литературу совершенно зрелым поэтом. Такое случается чрезвычайно редко. А что касается этапов – я вижу два: время до возвращения Дениса в Россию в январе 1995 года и период, когда были написаны «Караоке» и «Самопал». Последняя – на мой взгляд, выдающаяся книга. В своём слове к книге Юлиана Новикова называет её «литературным памятником времени». Это так, но дело ещё и в том, что в «Самопале» Новиков показал целому поколению идущих следом авторов, куда можно двигаться. Это можно сравнить с открытием новых земель, которые вскоре бросились осваивать другие. Я думаю, что «Самопал» будет внимательно перечитываться: то, что читал о ней в периодике конца девяностых – начала нулевых, сейчас кажется совершенно «не о том».
Б. К.: Книга при этом выстроена по хронологическому принципу: от самых ранних текстов (самый ранний из них датирован 1981-м, Новикову тринадцать или четырнадцать). В таком подходе есть определённый риск: том Бориса Рыжего «В кварталах дальних и печальных», на мой взгляд, просто убили, расположив вначале юношеские вещи. В то же время этот принцип может дополнительно утверждать состоятельность поэта, у которого и ранние шаги художественно оправданны. Чувствовали ли вы подобный риск в случае с Новиковым?
О. Н.: В случае с Новиковым такого риска нет. Юношеские стихи – да, видно, что это стихи молодого человека, но уже совершенно самостоятельного поэта. Я десять лет была соруководителем семинара в Литинституте и очень хорошо знакома с тем, какие бывают поэты в начале творчества, так что могу уверенно сказать, что такие тексты в таком возрасте – это очень редкая штука. Тем более что корпус текстов Новикова очень невелик, да и творческий путь, увы, недолог – пятнадцать лет от первой до последней публикации. И, судя по всему, он довольно жёстко относился к своим текстам. Так что мы практически сразу получили готового, совершенно самостоятельного и совершенно нового поэта.
Б. К.: Предисловие Константина Кравцова, постулаты которого отражены отчасти в книге «Заостриться острее смерти», выстроено в эссеистическом духе – и тут видится некоторая противоположность академической направленности издания. Перед нами – тонкое эссе поэта о поэте. Целенаправленным ли было решение – дать в качестве предисловия именно эссе, а не филологический разбор?
О. Н.: У нас было несколько вариантов, и тут последнее слово принадлежало Юлиане Новиковой. Но мы этот выбор всецело поддерживаем – то, что может сказать поэт о поэте, обычно куда интересней и ценней, чем филологические разборы.
А. П.: Да, с предисловиями было непросто, их было несколько. В конце концов мы остановились на предисловии Константина Кравцова. На мой взгляд, оно идеально вписалось в книгу.
Б. К.: Уникальность Дениса Новикова в контексте современной русской поэзии почти не осмыслена: после основательных рецензий И. Фаликова, А. Скворцова на «Визу» и глав из книги Констатина Кравцова, опубликованных в «Лиterraтуре», – только статья Владимира Козлова в недавнем номере журнала «Prosodia», хотя и весомое, но, к сожалению, единичное исследование такого рода за последнее время. Остальное – либо воспоминания, либо заметки поэтов о поэте. Почему так происходит, с вашей точки зрения? Оказался ли поэт «не по зубам» исследователям – или имеет место та прагматическая «бессмысленность», о которой ещё в 2012 году писала Юлия Качалкина («Ведь ни Блок, ни Введенский не смогут сочинить предисловие к будущей книге поэта, не станут протежировать его на каком-нибудь литературном конкурсе, да просто не выйдут вечером в Интернет, чтобы прислать благодарственный имейл. Современная поэтическая среда подсажена на иглу быстрого взаимного реагирования…»)? (Примечание для читателей – задавал этот вопрос ещё до выхода основательных рецензий Николаева и Риц в шестом «Новом мире»: теперь-то очевидно, что ими можно дополнить список исследований, и чую, этим дело не кончится).
О. Н.: Посмертная судьба ни к кому не благосклонна (мы не будем брать титанов типа Бродского). Это, наверное, беда нашей критики, в которой, мне кажется, не хватает места для академических исследований. Всё, что делается, делается по чьей-то личной инициативе, если есть желание, а если его нет, то ничего и не поделать. Когда автор умирает, он довольно быстро выпадает из поля зрения, которое (зрение) сосредоточено на актуальной литературной жизни. Если автор о себе никак не напоминает, не появляется на тусовках, не создаёт новостные поводы – то вспомнить о нём довольно трудно, учитывая, сколько у нас авторов и сколько критиков. Вот вышла книга – но она не получит никаких премий, даже не попадёт в лонг-листы – то есть опять-таки больше не станет новостным поводом. Это, конечно, грустно, но, боюсь, тут ничего не изменить. Кто у нас хорошо издан после смерти? Вот возьмём, к примеру, Александра Величанского – в 2010 году, через двадцать лет после смерти, вышло собрание стихотворений. Внушительный двухтомник, в котором, кстати говоря, страшно не хватает примечаний, библиографии, да и хотя бы биографической справки (алфавитный указатель, к счастью, есть). И всё, а дальше тишина. И это ещё из лучших случаев. Исключения бывают, как, например, с Борисом Рыжим, но это опять-таки личная инициатива. И в нашем случае с Новиковым была личная инициатива. Всё зависит только от энтузиастов, а какого-то широкого и планомерного именно что изучения, в общем-то, нет.
А. П.: Для литературной публики было немного поводов для разговора о Новикове. Денис незаметно для всех пропал на несколько лет, незаметно уехал в Израиль, незаметно умер. О его смерти в Москве узнали только через полтора месяца. Это в то время, когда уже существовал «Живой журнал». Смерть – всплеск интереса. Потом такой всплеск случился после выхода «Визы», и вот сейчас он наблюдается снова. Хотя я не думаю, что Новиков – тот поэт, который нуждается в каком-то специальном возобновлении интереса. Интерес к нему в определённых кругах постоянен.
Б. К.: Способна ли книга спровоцировать тот самый «всплеск интереса» аудитории к Новикову – при её небольшом тираже и общей перенасыщенности культурного пространства? Если да, что, по вашим прогнозам, послужит этому резонансу – академическая полнота издания, возможные пути распространения…?
А. П.: В каком-то смысле да, в каком-то – нет. Тираж книги таков, что Новиков останется «поэтом для поэтов». Здесь его знают, здесь у него есть, не постесняюсь этого слова, слава. А что касается «широкого читателя», при всей кажущейся лёгкости стиха Новикова, его поэзия сложна, в ней несколько планов. Чтобы читать и понимать Новикова, нужно быть читателем подготовленным.
О. Н.: Мы, конечно, на это надеемся, хотя шансов мало. Ну, может быть, какой-нибудь поздний историк напишет внушительный труд – и далее по классику.
Б. К.: Востребованность книги у читателей – несмотря на привычное равнодушие критики – чувствовалась ещё до её выхода: по обилию отзывов и вопросов из серии «где получить книгу» на фейсбучных страницах издателей. В случае с Новиковым такой разрыв между глобальным интересом читателей и минимумом усилий критиков – парадокс или историческая закономерность? Проявляются ли здесь специфические черты его рецепции, движения к читателю?
О. Н.: Я думаю, что тут никакого парадокса нет, потому что читательский интерес – это одно, а сфера критики и её актуальные задачи – совершенно другое. Да и слишком уж малое, исчезающее место занимает поэзия в нашей жизни. Да ещё и на этом месте все постоянно дерутся. Но всё равно критиков всегда не хватает на всех. А Новиков к тому же – он ведь не из какого-то лагеря, он ни нашим ни вашим, да ещё он целиком остался в 1990-х. Для так называемой актуальной поэзии он слишком традиционен (мне вот всерьёз указывали как на глобальный недостаток на то, что он не написал ни одного верлибра), для так называемых традиционалистов – хотя это понятие куда более размытое – он слишком радикален. К тому же он ещё и порвал с литературными кругами, в последние годы полностью выпал из этого нашего литературного междусобойчика. А это всё равно что поставить на себе крест.
А. П.: У каждого большого поэта свой путь к читателю. Часто он начинается только после смерти автора.
Книгу «Река — облака» можно приобрести в магазине «Фаланстер»: Москва, Малый Гнездниковский переулок, 12/27 (ст. м. Пушкинская). Вход в арке, магазин находится на 2 этаже.
